Бюрократическая анархия Статистика и власть: Бюрократическая анархия Статистика и власть при Сталине 2/7

Мы не будем здесь вступать в детальное обсуждение вопроса об оценке экономических балансов, которые были характерны для всего десятилетия. Отметим все же, что ставка в игре, которую вел тогда Сталин против Зиновьева и Каменева, была фундаментальной. Речь шла о том, чтобы выяснить, крепнет ли в условиях нэпа сельская буржуазия, располагающая большей частью урожая, и определить долю продукции, удерживаемую государством. Каменев, как и Зиновьев, на основе цифр ЦСУ отстаивали необходимость возврата к более сильной пролетарской власти перед лицом угрозы со стороны кулаков. Бухарин и Калинин, которых в то время Сталин поддерживал, ратовали за противоположное. Между тем хлебофуражный баланс был новаторским разработанным в то время статистическим инструментом, позволяющим оценить производство и потребление крестьян.

Хлебофуражный баланс был одобрен 21 июля комиссией экспертов ЦСУ и опубликован в его бюллетене14, затем 9 октября представлен в Госплан, с «улучшениями». Комиссия Рабоче-крестьянской инспекции, возглавляемая Яковлевым, была создана в середине октября. 3 и 10 декабря Попов был вынужден защищать позицию ЦСУ перед Политбюро Центрального Комитета партии15. 12 декабря Яковлев представляет свои собственные, резко критические выводы. Во время партийной конференции Московской области Куйбышев, комиссар Инспекции, поддерживает эти упреки. Создается комиссия ЦСУ для защиты работы, проделанной статистиками. 18 и 24 декабря этому посвящаются два заседания коллегии ЦСУ16.

В ходе пленума выступающие, которые возражали по этому пункту Зиновьеву и Каменеву, давали не цифры, а выражали убеждения, аналогичные утверждениям Сталина. Куйбышев, который подвел итоги, был категоричен. Проблему образуют не столько цифры, сколько выводы, которые из них можно сделать17. А если эти выводы не служат интересам Сталина во внутренних конфликтах между политическими руководителями, значит, и исходное основание рассматривается как ложное, а эти статистические данные объявляются неверными. Цифры не только создают действительность, как оказывается, на них власть делает ставку.

Впрочем, Куйбышев, не переставая умело поддерживать Сталина, не впутывает в это дело само учреждение. Перед лицом давления тех людей, которые желали бы уничтожения ЦСУ, он решительно становится на его защиту:

«...Нам говорят: но, хорошо, вы критикуете хлебофуражный баланс ЦСУ, вы доказали всю шаткость, все недостатки, всю невозможность положить его в основу каких либо практических и экономических мероприятий, — тогда тем более нельзя класть его в основу каких-нибудь политических выводов. Все это, мне

кажется, доказано с полной очевидностью. Но нам говорят, что, разрушив баланс ЦСУ, мы не разработали своего баланса, не представили другого варианта хлебофуражного баланса, не представили своей схемы, своих группировок нашего крестьянства и тех или других социально-экономических групп. Мы этим не задавались и выполнить такую задачу не могли, потому что эта работа, естественно, является задачей специального органа, постоянно работающего в этом направлении»18.

Нет оснований расценивать это заявление ни как попытку смягчить положения, выдвинутые Сталиным, ни как противостояние его линии на дестабилизацию всего управленческого аппарата. Ничто не указывает на точно определенную позицию Сталина по этому вопросу. Но такое заявление выражает устойчивый характер сильных разногласий внутри руководящего аппарата и колебания значительного числа его членов перед необходимостью вступить в активную фазу устранения статистического управления и его специалистов.

В ответном письме Сталину от 22 декабря Попов выражает уверенность в том, что наука вообще и верность статистических данных в особенности не могут быть поставлены под сомнение политикой. Он противопоставляет научную компетентность политическим высказываниям и утверждает необходимость распространения цифровой информации в партии и среди населения. Статистика служит не только для того, чтобы править, она служит также для того, чтобы информировать население, — принцип, характеризующий всю совокупность европейской статистики с конца XIX века. С его точки зрения, именно здесь проходила демаркационная линия между советским строем и царским режимом с его недоверчивым отношением ко всякому распространению цифр. Для Попова и его сотрудников нет оснований для разделения на статистику буржуазную и статистику социалистическую. Теоретический фундамент советской статистики является тем же самым, что и фундамент дореволюционной статистики. Только социально-политическое использование цифр разнится.

Этот конфликт выявляет антагонизм между статистиками и политическими руководителями, который основывается на фундаментальном противоречии между плановым управлением страной, требующим использования точных статистических данных, создаваемых профессионалами, и статистикой, предназначенной для того, чтобы служить орудием пропаганды, и подкрепляющей политические декларации. Это — неразрешимый конфликт в логических построениях, когда большевики, с одной стороны, утверждают, что коммунизм должен основываться на научном подходе, и доказывают, таким образом, законность системы, которую они создают, а с другой — стремятся навязать свою собственную концепцию действительности, под

крепить высказывания, служащие в первую очередь их собственным интересам или же интересам момента, равно как и инструментом для разрешения противоречий между руководителями.

Итог этим противоречиям подвел Каменев в своих иронических замечаниях по поводу «своего собственного заблуждения» в заключительной части его конфликта со Сталиным в ходе XIV съезда партии:

«Я боюсь сейчас касаться какой бы то ни было цифры. Мне достаточно прикоснуться к цифре, чтобы потом эти цифры были "опровергнуты"! Это не потому, что сами по себе цифры плохи, а потому, что цифры втянуты в политическую борьбу. Но есть один авторитет, на который я могу положиться, как на каменную гору, это — цифры, которые не будут опровергнуты, цифры тов. Молотова, преде. Крестьянской комиссии ЦК. Он не страдает ни одним из тех пороков, которыми мы страдаем: ни маловерием, ни пессимизмом, ни паникерством. И вот в последнем докладе, недели две назад, он сказал, что у нас в деревне от 40% до 45% бедняков. Как его тут не обвинят в недооценке середняка, как не скажут, что он съел середняка, — я не знаю. Итак, у нас 40-45% бедняков. Впредь до разъяснения ЦКК я буду придерживаться определенного мнения о том, что такое бедняк, а когда ЦКК скажет иначе, я буду думать иначе. (Смех.) ЦКК уже сказала, как нужно и сколько нужно считать кулаков, середняков и т.д. (Смех. Голос с мест: "Это неплохо!")

Напротив, очень хорошо. Теперь, по крайней мере, сказано — сколько, как и что. Теперь будет спокойнее»19.

Здесь проявляется вся сущность тоталитарной статистики, как ее понимала Ханна Арендт. Но в тот период она еще не вела к потрясениям в статистическом процессе. Вера Попова и его сотрудников в силу науки вселяла в них уверенность в своей самостоятельности по отношению к партии и политическим руководителям. Для этих наследников европейской статистической традиции XIX века объективность статистики не может быть поставлена под сомнение и должна превалировать над политическими соображениями20. Попов останется верным этой позиции до конца 1930-х годов, даже после великой чистки 1937 года.

Ученый и администратор

Вся история советского Центрального статистического управления отмечена конфликтами между представителями администрации вокруг их компетентности. Эти конфликты были тем более острыми, что функции статистики не была определены окончательно. В представлениях одних статистика была средством наблюдения за социально-экономическими процессами в

стране с целью их понимания, в представлениях других — средством планирования, стоящим на службе у ведомств, которым поручены организация и регламентирование этих процессов.

Еще даже до создания Госплана21 Ленин выражал беспокойство по поводу характера и использования статистических данных, производимых ЦСУ, и настаивал на быстром использовании их для нужд экономического управления в стране. В 1921 году, как только Госплан был создан, между этими двумя управленческими аппаратами возникли весьма напряженные отношения.

Постепенно это противостояние вылилось в конфликт, потребовавший прямого вмешательства Совета Народных Комиссаров 23 июня 1925 года. Рыков, бывший тогда его председателем, созвал у себя многочисленное собрание высокопоставленных лиц, которые имели то или иное отношение к статистическим данным, поставляемым ЦСУ. Присутствовали, в частности, Цюрупа (в то время председатель Госплана), Громан и Вишневский (работавшие в нем), несколько высокопоставленных лиц Высшего Совета Народного Хозяйства и, наконец, многие ответственные работники самого Статистического управления, в том числе Попов, кое-кто из его ближайших сотрудников, таких, как Хрящева и Михайловский, и несколько руководителей региональных статистических отделений22.

Открывая заседание, Рыков отметил, что к нему поступают многочисленные жалобы на работу ЦСУ. Громан ознакомил собравшихся с содержанием критических замечаний о работе этого управления и потребовал слить его с Госпланом. Он упрекает ЦСУ в том, что оно не поставляет обоснованных цифровых данных, ссылаясь в подтверждение на тот факт, что изначальные оценки нередко подвергаются корректировке. Он отмечает, что «действительно с первых же дней работы Госплана начались попытки Госплана получить необходимый материал от ЦСУ в надлежащем количестве, [...] и в надлежащие сроки. Вот тут и началась трагедия. Я не боюсь быть смешным, употребляя это слово»23. Он подчеркивает, что конфликтные состояния порождаются оценками урожая в 1921 году, которые представляют большую важность, поскольку сделаны во время сильного голода. Он отмечает, что затем «начались миллиардные разногласия между Госпланом и ЦСУ. ЦСУ три года боролось с цифрами Госплана. [...] Понятно теперь, почему в ноябре 1922 года было вынесено пост. Презид. Госплана, где говорится, что данные ЦСУ не могут служить основанием для плановой работы»24. Он в этой связи предлагает подчинить Статистическое управление Госплану, а представителям различных отраслевых министерств — обеспечить полномочное присутствие на заседаниях руководящей коллегии ЦСУ. Таким

образом, в соответствии с предложенным им решением предполагается особая роль и характер работы Статистического управления. В результате некоторые его функции как центрального органа передавались бы различным министерствам. Оно теряло бы также свою наблюдательную роль и становилось исключительно средством осуществления планирования. Критика других выступавших сводилась к тому же; они, к примеру, говорили о низком качестве промышленной статистики или же повторяли уже высказанные критические замечания по поводу данных о социальном расслоении в деревне. Представитель Высшего Совета Народного Хозяйства Кафенгауз, представитель Совета Труда и Обороны и Госплана Крицман, сотрудник Громана в Госплане Вишневский выступали менее резко, но также в критической манере25.

Эти обвинения заставляют сплотиться представителей ЦСУ, и они демонстрируют сильную профессиональную солидарность. Они доказывают необходимость сохранения самостоятельности Статистического управления и отстаивают правильность сделанных оценок. Все настаивают на том, что статистики должны обладать монопольным правом на производство статистических данных, и на недопустимости манипулирования ими. Они подчеркивают также, что эти статистические данные обязательно будут содержать в себе погрешности по причине тех методов, которыми пользуются для сбора сведений. К примеру, данные об урожайности будут содержать погрешности, поскольку крестьяне будут опасаться, что ими воспользуются для налогообложения и реквизиций. Точно так же вопрос, касающийся расслоения в деревне, не поддается анализу одним-единственным способом, а поэтому должен стать предметом многих исследований. Такой способ придания относительности абсолютному характеру числовых данных не может быть понят политическими руководителями, стремящимися показать только реальность.

Аргументы, которые использовали статистики для самозащиты, иногда приобретают личностный характер, напоминая о прежних столкновениях. Хрящева обвиняет Громана в том, что он не высказался исключительно в пользу улучшения статистической работы, а сказал, что «он совершенно сознательно и с самого начала не вошел в ряды работников гос. статистики. Не потому ли он теперь желает подчинить ЦСУ Госплану, что там существует он сам? [...] Госплан очень изобретателен в цифрах вообще; он может любую цифру получить по каждому отдельному случаю. Недаром существует анекдот, что если сотрудник Госплана предлагает одну цифру и она почему-либо не вызывает доверия, то он уходит в другую комнату и через две минуты приносит другую»26. Подчинение Госплана политическим властям противопоставляется здесь самостоятельности

ЦСУ, а личные склоки смешиваются с политическими и научными расхождениями.

Но помимо прочего этот спор тянет за собой более глубокий конфликт, в котором некая управленческая структура, связанная главным образом с политической концепцией планирования, противостоит статистическому управлению, сосредоточенному вокруг научно-критической концепции статистического производства. В этой связи Михайловский отмечает, что «статистика никогда не может дать абсолютно точного учета, а всегда только цифры, более или менее приближающиеся к истине»27. Таким образом, цель производства данных состоит в приближении к истине посредством определения степени точности даваемых оценок. Михайловский, как и Попов, ссылается на международную традицию в производстве статистических данных и универсальную значимость суждений по этому вопросу. Первый приводит пример с проблемами соответствия, возникшими в Соединенных Штатах между данными сельскохозяйственных опросов и цифрами переписи населения. Второй широко цитирует Майра, немецкого статистика, пользующегося авторитетом в Европе, чтобы оправдать неточности в производстве статистических данных.

По результатам обсуждений Рыков и Цюрупа отказываются от принятия какого-либо решения. Рыков выражает только пожелание начать публичное обсуждение с участием других институтов, в частности — Академии наук и Рабоче-крестьянской инспекции. Он ждет также, чтобы съезд статистиков специально занялся этим. Таким образом, он полагается на специалистов в поисках способов разрешения конфликта, совершенно недвусмысленно представляющего собой противостояние двух конкурирующих друг с другом учреждений, которые объединяют статистиков и экономистов, развивающих разные концепции производства и использования статистических данных. Ни Рыков, ни Цюрупа не хотят истолковывать эти институциональные разногласия в политических категориях, позволяя самим ученым овладеть предметом спора. Но вместе с тем политические ссоры не обошли стороной эту научную полемику. Тем не менее, хотя эти политические руководители в данный момент не превращают соответствующие разночтения в инструмент борьбы, они уже располагают оружием для того, чтобы нападать на руководство ЦСУ на его собственной почве, то есть на почве научной аргументации. Позиция Рыкова и Цюрупы выявляет также и неоднородность групп руководителей. Они, в отличие от Сталина, со всей серьезностью относятся к учреждениям, созданным со времени революции для административного управления государством. Они верят в строительство современного государства. Сталин же, напротив, отдает предпочтение исключительно политической стратегии и уже пользуется

учреждениями для ее проведения. В тот момент первые, по всей видимости, не предусматривали возможности политического использования этих конфликтов, что сделает второй.

Внешняя конфигурация властей

Эти различные противоречия проливают свет на способы вмешательства политических инстанций и конфигурацию властей, внешних по отношению к ЦСУ. В ходе различных фаз строительства и преобразования статистического аппарата Центральный Комитет партии, Политбюро, Совет Народных Комиссаров вмешиваются каждый по-своему, чтобы разрешить возникающие конфликты, определить линии осуществления институциональных реформ или поменять людей, которым поручено совершать политические действия, нужные этим властным структурам. Статистическое управление оказывается включенным в сеть учреждений, которые, каждый со своей стороны, стремятся навязать посредством собственного способа вмешательства или собственных действий свою легитимность.

Совет Народных Комиссаров и Центральный Исполнительный Комитет являются самим выражением законности управленческой власти. Большинство декретов, относящихся к созданию или преобразованиям ЦСУ, исходят от совместных решений этих двух инстанций, по собственному статусу стоящих во внешнем отношении к партии. Статистическое управление оказывается также включенным в цепочку ведомств, в обязанность которых входит управление экономикой страны, параллельную управленческой политической структуре, во главе с Высшим Советом Народного Хозяйства. Созданный в декабре 1917 года, он должен контролировать самые главные экономические действия. Однако область его компетенции остается расплывчатой, а его отношения с другими министерствами промышленной сферы — сложными. Наделенный полномочиями по осуществлению координации деятельности ведомств экономического характера, он играет важную роль в выработке первого пятилетнего плана. Вместе с тем его компетенция быстро уменьшается вместе с созданием в декабре 1920 года Совета Труда и Обороны, в обязанности которого входила координация всех действий комиссариатов в сфере экономики и который становится высшей советской инстанцией в этой области.

Он был характерным явлением в советской системе управления: одно учреждение нередко дублировало другое, а конкуренция между ними делала их действия малоэффективными. Это смешение ролей обнаруживается и в сфере статистического производства. С начала 1921 года различным управлениям вменяется в обязанность производство цифровых данных для разработки экономических мероприятий государства, в частно

сти, для Высшего Совета Народного Хозяйства и Госплана. Они окажутся в отношениях прямой конкуренции со Статистическим управлением, которое будет вынуждено отстаивать свою компетенцию перед посягательствами с их стороны.

Государственная администрация представляет собой один из становых хребтов советской политико-административной системы. Второй — Коммунистическая партия, ее Центральный Комитет и три его основные инстанции — секретариат, Политбюро и организационное бюро. Большинство решений Совета Народных Комиссаров и Центрального Исполнительного Комитета ставятся на одобрение Политбюро. Это — приоритетная инстанция, где принимаются решения, ведущие к преобразованиям в административной структуре Статистического управления. Постановления Совета Народных Комиссаров, нередко подписанные совместно с Центральным Исполнительным Комитетом или Советом по Труду и Обороне, относящиеся к организационным изменениям, все без исключения подлежат утверждению со стороны Политбюро. Назначения руководителя ЦСУ определяются непосредственным решением Политбюро, так же как, начиная с 1926 года, и назначения членов коллегии по предложению руководителя28.

Несмотря на тексты, которые объявляют о его институциональной независимости, Статистическое управление явно подпадает, таким образом, под политический контроль. Автономия учреждения в этом случае оказывается в зависимости от способности его управляющего вести переговоры с политическими руководителями о том, что могло ее гарантировать. От развития этих переговорных отношений и соотношения сил зависело будущее ЦСУ, его персонала и его продукции. Многообразие контрольных органов делает задачу управляющего тем более трудной. Действительно, с первых же лет советской власти была установлена двойная структура контроля. Намерение Ленина состояло в создании администрации, независимой от Совета Народных Комиссаров, чтобы контролировать реализацию решений и функционирование управленческих служб. Декрет от 14 февраля 1917 года о рабочем контроле устанавливает ее принципы. 7 февраля 1920 года рождается комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции. Эта структура быстро дублируется созданием другой — структуры партийного контроля, в принципе независимой от Политбюро: комиссия партийного контроля появляется в марте 1923 года. В апреле 1923 года, без формального акта о слиянии Комиссия партийного контроля и комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции сближаются, президиумы обеих комиссий становятся почти смешанными. Этот новый механизм постепенно претерпевает изменения, не меняя по-настоящему свою сущность. Таким образом, двойная структура исчезнет в начале

1934 года и будет заменена Комиссией советского контроля, которая станет единственным контрольным органом, одновременно административным и партийным.

В действительности с начала 1920-х годов этот орган не был автономной контрольной инстанцией, а представлял собой рычаг в руках Политбюро или Совета Народных Комиссаров, главным образом уже с 1924 года. В случае со Статистическим управлением он будет играть две существенных роли: с одной стороны, придавать законный характер критическим замечаниям, относящимся к его работе и касающимся его руководителей, основывая их на мерах, официально представляемых как независимые от центра принятия политических решений; а с другой стороны, постоянно разворачивать чистки внутри этого управления. Сталин ясно понял в этот самый момент, каким именно образом он может использовать такой институт, и превратил его в один из своих главных командных рычагов.

Сопротивление или недоразумение?

В связи с тем, как протекали и завершились первые конфликты между Статистическим управлением и большевистскими руководителями, возникает вопрос о логике, определяющей их позиции: является ли она выражением только поведения, вызванного сопротивлением, или же связана также и с недоразумением?29

Формирование советской статистики приходится на тот начальный период, который мы называем большим недоразумением между статистиками и большевистскими руководителями. Первые сформировались под влиянием концепции современного государства как управляющего общественными делами, наследника традиций европейской статистики30. Они горячо защищают эту концепцию. Как и их предшественники в XIX веке, они считают науку основой своей профессиональной деятельности, что позволяет им претендовать на обладание истиной, более глубокой, чем истина политика, и не отождествляемой с ней31. Познания не могут быть предметом переговоров, они являются целью сами по себе и позволяют правителям ориентировать свои политические решения.

На этих убеждениях зиждилась институциональная и человеческая сплоченность Статистического управления. Она имела своим основанием профессиональный состав, в котором связи строились на общей вере в приоритет науки и замысла коллективного труда, дающего знание, стоящего на службе рационального государства. Корпус статистиков составляет структуру административного пространства, но не целиком перекрывает его, поскольку рядом с ним находится неквалифицированный персонал, который эту веру не разделяет. Тем не

менее именно статистики определяют основные направления в производственной деятельности этого управления и практические действия всех работающих в нем людей.

В период с февраля по октябрь 1917 года статистики, подобно экономистам и другим научным работникам, принимали непосредственное участие в работе Временного правительства, занимая посты министров и помощников министров32. После Октября они полагали, что могут продолжать служить государству и общественному благу, даже если не разделяют всю совокупность политических идей большевиков. Они полагали, что смогут играть роль просто арбитров в политике и давать советы руководителям, стоящим на службе у современного государства. Большевистские руководители разделяли вместе с ними веру в эффективность приложения научно-технического знания к управлению экономикой и обществом33. Они знали некоторых из них, марксистов с давних времен, и могли считать их близкими людьми, если бы не были членами партии. Они им доверили, как и другим специалистам, вышедшим из прежнего строя, организацию центрального управления34. Вынужденные обратиться к ним за помощью, они полагали, что смогут с ними сотрудничать, навязывая при этом свой собственный замысел. Вера в науку у новой власти давала статистикам основание считать, что они смогут поставить свою профессиональную компетенцию на службу такому замыслу без всяких возможных возражений. В этом-то и заключалось недоразумение.

Некоторые руководители, в особенности Сталин, уверовали в превосходство политики с начала первого же конфликта вплоть до отрицания любого познавательного действия, которое означало бы примат учреждения, претендующего на владение научной истиной, значимость которой стоит выше политических убеждений партии. В то время как руководители ожидали от них прежде всего поставки технических знаний и умений, статистики, напротив, стремились развернуть научное действие. Они основывались на знаниях, которые выходили за рамки простой статистической техники и внутренне вкрапливались в традиционное понимание мира с тенденциями универсализма. Это недоразумение было связано с двойственностью статуса Статистического управления в целом. Находясь в самом центре системы государственного управления, оно оказывалось на пересечении между миром знания и миром власти35.

Таким образом, статистики видят в революции повод для осуществления научного, профессионального и политического замысла, за который они боролись до 1917 года. Это и вынуждает их фактически следовать правительственной логике, по меньшей мере, на протяжении первой половины 1920-х годов. Они разрабатывают средства качественного учета и осуществляют статистические опросы большого масштаба. Таким

образом они поставляют руководству картины, панорамы, которые оно использует для разработки социально-экономических мероприятий в духе, в ряде случаев далеком от выводов статистиков.

Уверенные в своих результатах статистики упорно противостоят политическому давлению, даже весьма сильному и угрожающему. Способ формирования этого ведомства отчасти служит тому объяснением. Судьбы института определяет группа людей, чувствующих солидарность друг с другом, прошедших дорогами ссылок и связанных между собой общей идеей статистики, представителей одного и того же поколения. В частности, они выступают против использования статистики, которое считают неправомерным. Их позиция усиливается тем фактом, что в рядах самих политических руководителей нет единства ни по поводу концепции взаимоотношений между политикой и статистикой, ни по поводу способов влияния на эти взаимоотношения. Некоторые из них, как и статистики, хотели строить современное государство, в котором управленческий аппарат обладал бы долей самостоятельности. Другие, напротив, считали, что успех их действий возможен лишь в условиях строгого контроля, и его необходимость они отстаивают в борьбе в рамках партии.

Но даже при такой сплоченности статистики не могут избежать того, что они сталкиваются с напряженными отношениями и формами давления, которые они стараются как-то уладить. Это заставляет их примириться с неприемлемым, в частности, с увольнением кое-кого из них, и допустить постепенное формирование, пусть косвенным образом, новой логики власти, новой солидарности, новых приемов утверждения легитимности. Это и послужит причиной постоянной нестабильности, характерной для 1930-х годов. Прочность этого профессионального коллектива оказывается частично поколебленной в результате давления со стороны поколения молодых малоквалифицированных работников, которые познакомились на собственном опыте только с напряжениями и острыми конфликтами двух первых десятилетий XX века, возникновение которых было исключительно хаотичным, пусть в той же самой статистической культуре.

Эпилог

Для рассмотрения вопроса о хлебофуражном балансе Политбюро собирается в первый раз 3 декабря 1925 года с участием Сталина, Бухарина, Каменева, Рыкова и Троцкого36, затем во второй раз 10 декабря 1925 года, чтобы вновь продолжить рассмотрение «работы ЦСУ в области хлебофуражного баланса». В обсуждениях выступают Куйбышев, Яковлев (оба ответственных руководителя Рабоче-крестьянской инспекции), Цилько,

Струмилин и Попов, который со всем жаром защищает свою работу37. Затем Политбюро принимает серию лаконичных решений:

«а) Согласиться в основном с выводами коллегии НК РКИ СССР по работе ЦСУ о хлебофуражном балансе;

б) Признать, что ЦСУ и т. Поповым как его руководителем были допущены крупные ошибки при составлении хлебофуражного баланса, сделавшие баланс [...].

в) Согласиться с постановлением коллегии РКИ о необходимости смены т. Попова на посту руководителя ЦСУ другим товарищем.

г) Поручить т.т. Рыкову и Куйбышеву в двухнедельный срок подыскать соответствующую кандидатуру и с заключением Оргбюро внести ее на утверждение Пб.

д) Предложить СНК СССР назначить временно исполняющим обязанности управляющего ЦСУ тов. Пашковского.

е) Принять следующую основную директиву работникам ЦСУ: иметь в виду, что ЦСУ есть важнейшее научное учреждение Республики, цифровые данные которого имеют первостепенное значение для управляющих органов Республики, что от ЦСУ требуется точная, объективно научная, свободная от политических соображений работа, что всякая попытка подгонять цифры под предвзятое мнение будет рассматриваться как уголовное преступление »38.

Таким образом, Попову приходится отвечать своей головой, хотя это решение, перегруженное угрозами, не будет приведено в исполнение немедленно. Совет Народных Комиссаров дождется 5 января, чтобы выполнить свое первое решение (о временном назначении Пашковского). Несколько статистиков будут отстранены, но большинство останется в аппарате ЦСУ. Они будут продолжать выполнять свою профессиональную работу, не отказываясь от ее научных требований, оставаясь людьми, которые хорошо осознают возможность применять многие числа далеко не так, как требует их концепция. Первая страница оказалась перевернутой. Статистики осознали недоразумение.

Администратор и бюрократ

После того как непродолжительное время обязанности управляющего ЦСУ исполняет Пашковский1, бывший заместитель Попова, 4 февраля 1926 года руководство принимает Осин-ский2, подлинное имя которого было Валериан Валерианович Оболенский. Его назначение исполнено огромного смысла. Это означает, что управление намереваются прибрать к рукам политики. Осинский родился в 1887 году. Его отец, ветеринар, разделял радикальные идеи. В 1907 году, в двадцатилетнем возрасте, Осинский вступает в социал-демократическую партию. В Москве, а затем в Берлине он в течение двух лет изучает политэкономию. Как активно работающий большевик с длительным стажем, сразу же после Октября он становится во главе двух значительных экономических учреждений в новом государстве: Государственного Банка России и Высшего Совета Народного Хозяйства с момента его образования в декабре

1917 года. Он будет занимать два эти поста вплоть до марта

1918 года.

Будучи видной политической фигурой, он не был, однако, близок к Ленину. Он входил в состав группы «левых коммунистов»3 и руководил их печатным органом — журналом «Коммунист». Все эти люди были противниками подписания Брест-Литовского мирного договора4, сторонниками сильной централизации в экономике и национализации банков. По существу, они упрекали Ленина и Троцкого в том, что те пошли на неприемлемый компромисс с капитализмом5. Со своей стороны, Ленин ставил им в вину то, что они стали жертвами «детской болезни» левизны6. В этот период Осинский становится главным теоретиком государственного капитализма в России, превознося необходимость бескомпромиссных решений, например быстрой отмены денег. В 1920 году он становится председателем Исполнительного комитета Тульской губернии и членом коллегии одного из руководящих органов — Комиссариата продовольствия. В 1921-1923 годах он является заместителем председателя Высшего Совета Народного Хозяйства, затем на

Будет буря

значается послом в Швецию в 1923-1924 годах. В 1925 году он становится членом президиума Госплана.

В отличие от Попова, он не обладал никаким опытом работы в области управленческой статистики, когда стал во главе ЦСУ. Его назначение было актом политическим в двояком плане: как старый большевик, он был гарантом действий со стороны человека аппарата, прекрасно знающего его пружинные механизмы, поэтому ему можно было доверять. Его профессиональная карьера — это карьера опытного управленца, привыкшего к постам политической значимости. Таким образом, он был не только человеком партии. В ключевой момент развития отношений между Госпланом и ЦСУ, которые становились все более и более напряженными в этот период, преимущество его кандидатуры состояло в том, что он был экономистом, а не статистиком, и входил в руководящую команду Госплана. Он, следовательно, предстает как человек, которой вполне мог служить связующим звеном между двумя этими учреждениями и поставить статистику на службу плановым направлениям советской экономики. В автобиографии, написанной в 1926 году, он, впрочем, уточняет, что был назначен на эту должность вопреки своему желанию, поскольку в то время был погружен в исследовательскую работу по сельскому хозяйству в зарубежных странах7. Быть может, также и его оппозиционная политическая позиция учитывалась как козырь, чтобы навязать ему новые формы работы в управлении, имевшем фрондерскую репутацию? Кроме того, поскольку он не принадлежал к составу статистиков, его нельзя было заподозрить в возможных тайных связях с ними. Во всяком случае, его приход в Статистическое управление знаменует собой действительно поворотный пункт в жизни этого учреждения, случившийся как раз перед самым концом нэпа и переходом к более управляемой и централизованной экономике, организованной на базе плана.

Первые же институциональные изменения, казалось бы, только подтверждают эти новые ориентации. Статистическое управледие и орган планирования сближаются: в течение 1926 года многие члены Госплана входят в коллегию ЦСУ (см. табл. 3). Эта коллегия уже не представляет собой, в сущности, коллектива ответственных статистических работников, как было в начале 1920-х годов. В этом органе по надзору и определению основных направлений в производстве статистической продукции заседают представители других учреждений, активных потребителей цифровых данных. Тем не менее Осинский в силу своих личных качеств не идет послушно на поводу у Политбюро. Известный в партии своей идейной независимостью8, он не был бюрократом, исполняющим чужую волю, его деятельность внутри ЦСУ не была нацелена на избавление от всякого профессионализма, даже напротив. Осуществление миссии,

которая ему была доверена, то есть налаживания работы этого управления, оказывается очень непростым, комплексным делом, так как он тоже был привержен идее о подлинной самостоятельности Статистического управления и уважении автономии научных действий. Он верит в статистику как научную дисциплину, производящую истину. Как человек высокой культуры, он обращается к научному наследию, уходящему корнями в XIX век. Поэтому он создает руководящую команду, внутри которой критерием основополагающего выбора остается научная компетентность: в начале 1928 года половина его работников не были членами партии9. Примечательный факт: Осинский сохранил в должности своего заместителя Пашковского, верного соратника Попова на этом посту с октября 1918 года10.

В своей речи, произнесенной в ходе Всесоюзного статистического съезда в январе 1927 года11, он, между прочим, отказывается ставить под сомнение компетентность статистиков ЦСУ. Напротив, он подчеркивает все богатство наследия дореволюционной русской статистики:

«[...] мы унаследовали от прежнего поколения точно так же большой багаж статистической культуры, который был выработан как, главным образом, земской статистикой, так отчасти — надо это констатировать — и другими статистическими организациями бывшей Российской империи. [...] Тут совершенно достаточно упомянуть хоть бы о наших исследованиях по урожайной статистике, которые несомненно являются лучшими в мире»12.

Таблица 3

Члены коллегии ЦСУ при Осинском

Назначенные 11 мая 1926 года, вскоре после прихода Осинского

Ф.И.О. и занимаемая должность

Из какого учреждения пришел

Трахтенберг Иосиф Адольфович (заместитель управляющего*)

Госплан РСФСР

Красилъников Митрофан Павлович (заместитель управляющего*)

ЦСУ

Дмитриев Василий Федорович

Красная Армия

Смит-Фалъкнер Мария Натановна

Институт красной профессуры

Пашковский Евгений Владимирович (заместитель управляющего)

ЦСУ

Волков Александр Михайлович** (до 16 ноября 1926 г.)

Шишков Александр Матвеевич**

ЦСУ

Косиор Владимир Викентъевич (до 23 декабря 1926 г)

Окончание табл. 3

Последующие назначения до 1 марта 1928 года (уход Осинского)

Ф.И.О. и занимаемая должность

Из какого учреждения пришел

Керженцев Платон Михайлович (12 августа 1926)

Министерство иностранных дел (посол в Италии)

Зейлингер Владимир Иванович (11 января 1926)

Госплан Украины

Крицман Лев Натанович (12 февраля 1926)

Госплан РСФСР

Смирнов Михаил Владимирович (24 февраля 1927)

Черных Алексей Сергеевич (21 июля 1927)

Немчинов Василий Сергеевич (7 сентября 1926)

Статистическое управление Урала

Обухов Владимир Михайлович (16 ноября 1926)

ЦСУ

Громан Владимир Густавович (12 февраля 1926)

Госплан РСФСР

Середа Семен Пафнутьевич (23 июня 1927)

ЦСУ

Курсивом выделены фамилии лиц, остававшихся членами коллегии 1 марта 1928 года, в момент увольнения Осинского.

* Протокол Политбюро от 29/4/1926, № 22, декрет Совета Народных Комиссаров СССР от 11 мая 1926 года, Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства Союза Советских Социалистических Республик, раздел II, статья 96.

Различные протоколы Политбюро и декреты Совета Народных Комиссаров. Даты в скобках соответствуют утверждению на Политбюро вступления в члены коллегии.

Начало его выступления было панегириком советской статистике, представленной наследницей российской статистики. Статистика урожайности, которая была, однако, изобретением Попова, прославлялась как одно из соцветий советской статистики. Он подверг критике организацию региональных и местных управлений, а также высказывался против того, что статистическую продукцию продолжают создавать слишком много управлений, то есть отсутствует монополия ЦСУ и недостаточна централизация в этой области. Преследуя сугубо организационные цели, эта критика фактически была повторением того, на чем Попов настаивал еще в 1918 году. Она ни в чем не затрагивала институциональную легитимность Статистического управления как научной организации, а также законность работы, выполняемой им до сих пор.

Как и его предшественник, Осинский встает на защиту руководимого им учреждения, как только оно начинает подвергаться новым нападкам. Например, 5 августа 1927 года он пишет Рыкову, бывшему тогда председателем Контрольной комиссии и Совета Народных Комиссаров, письмо, в котором защищает производимые его управлением исследования перед

лицом нападок, исходящих из Комиссии. Он отвергает разнообразные критические замечания, выдвинутые против ЦСУ различными политическими деятелями13. Затем он настаивает на проведении широкомасштабных статистических работ. Избранная им тактика защиты учреждения, по всей видимости, почти не претерпела изменений по сравнению с предыдущими годами.

Вместе с тем некоторые элементы более наглядно свидетельствуют о политической предопределенности прихода Осинско-го на пост главы Статистического управления. Прежде всего, речь идет о назначении второго заместителя управляющего, члена партии, явно для того, чтобы выполнять по преимуществу политические функции. Иосиф Адольфович Трахтенберг, профессор политэкономии из Москвы, занимает эту должность с 1 февраля 1926 года. Он сочетает университетское образование в области экономики с большевистским прошлым14. Очевидно, что он получил свое назначение не только потому, что был членом партии. Его образование в области права и экономики, полученное до 1917 года, сближает его в интеллектуальном отношении со многими статистиками из ЦСУ. Вместе с тем он удостоился доверия как член президиума Госплана, кто мог бы ускорить работу по сближению этих двух ведомств.

В 1927 году он уступает место другому члену партии — Платону Михайловичу Керженцеву, который тоже не был статистиком. Он родился в семье врача в 1881 году и учился на историко-филологическом факультете Московского университета. В 1904 году вступил в социал-демократическую партию и стал большевиком. После двух арестов в 1904 и 1906 годах он нелегально живет в России в течение шести лет, затем выезжает за рубеж, где остается вплоть до революции. Его опыт корреспондента «Правды» в Париже, начиная с 1912 года, служит ему добрую службу после его возвращения в Москву. 1 января 1918 года он назначается заведующим иностранным отделом «Известий ВЦИК», а затем становится заместителем главного редактора. С 1919 года до конца 1920-го он — ответственный руководитель РОСТА, советского информационного агентства. Параллельно он является членом коллегии Комиссариата просвещения с 1918 до конца 1920 года. Сфера его деятельности — идейно-политическая пропаганда. Знание иностранных языков составляет другой козырь для его карьеры. В конце 1920 года он поступает работать как дипломат в Комиссариат иностранных дел, затем назначается послом в Швейцарии и в апреле 1925 года послом в Италии. В 1926-1927 годах после возвращения в СССР он становится председателем редакционного совета издательского дома ОГИЗ, затем быстро переходит в ЦСУ в качестве заместителя управляющего в 1927-1928 году, прежде чем стать заместителем

заведующего агитационно-пропагандистским отделом ЦК в 1930 году15. Как человек, преданный партии, он занимает должности, на которых ему поручается следить за тем, чтобы к ее политической линии относились с уважением. Судя по всему, он не стремился вмешиваться в научные направления деятельности Статистического управления, оставляя эту область заботам Осинского.

Хлебофуражный баланс, объект конторля

Участие Осинского в спорах по поводу хлебофуражного баланса показывает, что он как личность оказался более вовлеченным в политическую борьбу, чем Попов. Не ограничиваясь только передачей цифровых данных властям, на основе их он делает также выводы, имеющие отношение к общим направлениям, перед выбором которых стоит страна. С момента его прихода в ЦСУ он формирует смешанную команду для разработки баланса. Он обращается к авторитетным экономистам и агрономам из Госплана: Громану, Вишневскому, прежним противникам Попова, к Кондратьеву, директору Института конъюнктуры при Комиссариате финансов, и к статистикам ЦСУ, завоевавшим авторитет своими работами, касающимися урожайности и продовольственного вопроса, — Обухову, Дубенецкому, Лосицкому и Михайловскому.

Аграрная проблема вновь потрясает Статистическое управление в конце 1927 года. Прогнозы, публикуемые ЦСУ по поводу сельскохозяйственного снабжения, вынуждают, согласно Осинскому, опасаться наступления глубочайшего кризиса. Ставка в анализе такого рода была основополагающей, поскольку аграрный вопрос будет определять коренной поворот в 1928-1929 годах, который приведет к отходу от нэпа, к сплошной коллективизации крестьянских хозяйств и форсированной индустриализации страны. Ритмы планируемой индустриализации, далеко выходящие за пределы возможностей страны, в действительности должны были достигаться за счет экспорта сельскохозяйственных излишков с целью получения капиталов, необходимых для финансирования инвестиций. Оценка этих излишков, таким образом, становилась вопросом первостепенной важности. Между тем структура хлебофуражного баланса в особенности легко поддается манипулированию в том, что касается запасов зерна, сохраняемых крестьянами. Оценка этих резервов оказывается тем более сомнительной, что крестьяне подозреваются в сокрытии их подлинной величины и утаивании этих запасов по причине чересчур заниженного уровня навязываемых цен и чересчур завышенного уровня цен на промышленные изделия и их дефицита16. Высокая оценка свободных запасов зерна позволяет планировать высокий уровень экспортных

продаж, а вследствие этого и более высокие темпы индустриализации. A contrario, у нее имеется и социальный подтекст: многочисленные насильственные действия, которым подвергаются крестьяне при изъятии у них зерна в количествах больших, чем они были способны поставить, включая и запасы, оставленные для посева.

Хлебофуражный баланс, по всей видимости, оказывается тогда единственным творением Статистического управления, которое привлекает наибольшее внимание политических руководителей страны, в частности членов Политбюро. Примечательно, что оно должно было одобрить комитет, созданный для оценки урожаев17. Это новое образование свидетельствует о стремлении еще более усилить политический контроль над Статистическим управлением.

В период между сентябрем 1927 года и июнем 1928 года, когда проходил Пленум ЦК партии, на котором обсуждался вопрос об этих оценках18, разворачиваются ожесточенные споры. В балансе 1927-1928 года оценка запасов намного превышала действительные, впрочем, эти цифровые данные оспаривали члены экспертной коллегии ЦСУ. Осинский нервничает, начиная уже с сентября 1927 года, из-за иллюзорного характера оценок запасов, поскольку объемы зерна, собранного в закрома государства, остаются весьма далекими от того, чтобы подтвердить такой прогноз. Он вновь выражает свое беспокойство в декабре во время XV съезда партии. В длинном письме, адресованном Сталину и Рыкову 12 декабря, он подробно излагает свою точку зрения. Опираясь на точные сведения об уже собранном урожае, он отстаивает идею о необходимости повысить закупочные цены на зерно, чтобы побудить крестьян выбросить его на рынок в большем количестве. Он, кроме того, совершенно недвусмысленно выступает за продолжение нэпа, одним из самых пылких инициаторов которого он и сам был. Он не противится ускоренной индустриализации страны, но стремится обосновать утверждение о том, что она должна опираться на сбалансированное соотношение между ресурсами и инвестициями и что эти ресурсы могут исходить только из внутренних источников страны.

Его манера обращения к политическому руководству отличается от манеры Попова. Будучи сам человеком политики, он обращается к политическим руководителям доверительным образом. Так, например, в начале письма он уточняет:

«Излагаю вкратце, только для вас двоих, свои соображения о современном нашем экономическом положении, которые (соображения) не считаю возможным высказывать на партийном съезде по двум причинам: 1) открытое их высказывание могло бы подорвать нам кредит за границей [...] 2) выступление мое могло бы быть [в] нынешней политической обстановке понятым

как нападение на прежний состав ЦК, а между тем, по моему мнению, заниматься такими атаками есть дело весьма несвоевременное и вредное»18.

Таким образом, Осинский вносит изменения в способ поддержания отношений между Статистическим управлением и представителями власти. Вместе с тем он, именно как руководитель этого управления, подчеркивает в противоположность тому, что заявил Рыков: «Мы, наоборот, находимся в начале весьма глубокого хозяйственного кризиса, гораздо более сильного, чем осенний кризис 1923 года или весенние затруднения 1925 года»20. Отмечая, что эти мрачные прогнозы основываются на статистическом изучении кривых, отражающих поступление зерновой продукции, он называет причины кризиса как результат ошибочной экономической политики: «а) низкие цены на хлеб и б) недостаток ходовых в деревне товаров, продаваемых по невысоким ценам». И добавляет: «Я трижды (в январе 1927 г. в ПБ, летом 1927 г. на одном из пленумов ЦК и в начале осени 1927 г. по докладу т. Микояна о плане хлебозаготовок в ПБ) указывал товарищам, что цены, на хлеб надо повысить»21.

Осинский продолжает заострять внимание на недостатках социально-экономической политики по отношению к крестьянам. В частности, он со всей остротой описывает «кризис сборов пожертвований», после чего с ноября 1927 года последовало быстрое сокращение поставок сельскохозяйственной продукции.

Таким образом, он совершенно четко ведет себя как политический деятель, вовлеченный в общее экономическое управление страной более активно, чем Попов, и не ограничивается только тем, что подчеркивает научную обоснованность своих соображений. По-своему в весьма ответственной манере он доводит их только до сведения Сталина и Рыкова, чтобы обратить их внимание на проблему, которую он считает очень серьезной. Вместе с тем он высказывается с неменьшей ясностью и продолжает выражать большое доверие к числовым данным, разработанным управлением, которое он возглавляет, чтобы обосновать свой анализ.

Приход этого политического деятеля, таким образом, не внес значительных изменений ни в деятельность ЦСУ по отношению к политической власти, ни в его способ самозащиты. Статистики продолжают выступать сплоченными рядами перед лицом нападок со стороны политических деятелей, стоящих у руля власти. Профессионализм учреждения признается и защищается Осинским. Научный характер его работы вновь находит свое подтверждение, чем и объясняется тот факт, что по своему профилю статистики, поступившие на работу в 1927 и 1928 годах, существенно не отличаются от тех, кто пришел на работу после революции. Вместе с тем два важных изменения все же были осуществлены: сближение с Госпланом и изменение характера отношений между управлением и политическим руководством.

Отстранение Осинского

Осинский был снят с поста руководителя ЦСУ 1 марта 1928 года22. Это произошло незадолго до состоявшегося в апреле Пленума ЦК, который стал определяющим в отходе от нэпа и в установлении безраздельной власти Сталина23. Именно с этого момента речь идет о том, чтобы утвердить и широко распространить чрезвычайные меры по изъятию зерна у крестьян, начатые с января 1928 года. Статья 107 уголовного кодекса РСФСР, нацеленная против спекулянтов и скупщиков, начинает в это время в массовом порядке применяться против крестьян. Эти меры, противоречащие анализу Осинского, ясно означают отказ от нэпа и переход к полностью централизованной командно-административной продовольственной политике. В ходе Пленума ЦК, который проходил с 4 по 12 июля 1928 года, Осинский станет одним из главных противников линии, навязываемой Сталиным. Однако отстранение Осинского от руководства Статистическим управлением уже лишило его возможности легитимно использовать научную аргументацию, построенную на статистических данных, которыми он располагал.

Владимир Павлович Милютин, который тоже был большевиком с большим стажем, заменяет Осинского со 2 марта 1928 года24. Он входит также в состав Совета Труда и Обороны, политического органа, от которого зависит Госплан. Он являет собой другой тип кадрового партийца, занимавшего главным образом политические посты.

Милютин родился в 1884 году в семье сельских учителей Курской губернии России, вступил в социал-демократическую партию в 1903 году и стал сторонником меньшевиков. В1910 году он становится большевиком. После Февральской революции 1917 года он находится в Саратове, где становится председателем местного совета25. В конце мая на Петроградском съезде он избирается в состав Центрального Комитета партии. В начале 1918 года в течение нескольких месяцев занимает пост народного комиссара земледелия, затем становится заместителем председателя Высшего Совета Народного Хозяйства с сентября 1918 по 1921 год. Будучи сторонником сильной централизации экономики, он играет заметную роль как заместитель А.И. Рыкова26, в ту пору председателя ВСНХ. До революции Милютин получил высшее экономическое образование в Московском коммерческом институте, широко известном в этой области27. С 1922 по 1924 год он занимает чисто политический пост представителя Коминтерна в Австрии и на Балканах. После возвращения в СССР становится членом коллегии комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции с 1924 по 1927 год. Параллельно с 1925 по 1927 год он является также заместителем председателя Коммунистической академии28.

Его переход в Рабоче-крестьянскую инспекцию, по всей видимости, оказался решающим в последующем назначении главой ЦСУ. Как член его руководящего органа в ходе различных контрольных проверок, объектом которых оно стало в 1924— 1925 году, он хорошо знал функциональные особенности и характер работы этого управления, хотя и наблюдал за ними, главным образом, в политическом плане. Рабоче-крестьянская инспекция вновь предстает как ключевое учреждение власти, которое Сталин использует для контроля и манипулирования управленческим аппаратом. Приход Милютина усиливает установление бюрократической формы управления административным аппаратом, но в еще большей степени демонстрирует новую стратегию управления политическими конфликтами. С этого момента Сталин использует верных ему людей, которые участвовали в кампаниях критики управленческого аппарата и сообщали, например, в Рабоче-крестьянскую инспекцию цифровые данные, соответствующие сталинским установкам на тот момент и противостоящие данным ЦСУ.

Так, Милютин берет слово в ходе работы апрельского пленума 1928 года, чтобы отстоять цифры, посредством которых зерновые запасы крестьян переоцениваются. Стиль его выступлений резко отличается от основательного и обдуманного характера речей Осинского. Научная аргументация полностью оказывается подчиненной политической линии, а способ подачи аргументации напоминает о том, что она прошла через Рабоче-крестьянскую инспекцию.

Тем не менее приход Милютина не изменяет глубоко организацию Статистического управления. Например, вновь назначенная коллегия управления почти не отличается от своей предшественницы29. Вместе с тем заметные перемены происходят в процессе назначения заместителей управляющего. В то время как в начале 1928 года их было только два, один — член партии, Керженцев, а другой — статистик Пашковский30, то теперь их стало три. Остался Пашковский, уже достигший шестидесятилетнего возраста, поэтому близкий к уходу на пенсию, и два представителя молодого поколения — Отто Юльевич Шмидт, родившийся в 1891 году, член партии, математик, астроном и географ, и Лев Натанович Крицман, 1890 года рождения.

Шмидт является ученым-партийцем. Когда он пришел в ЦСУ, он уже был профессором Московского университета с 1923 года. С 1921 по 1924 год он руководит государственным издательским обществом, Госиздатом, а потом становится главным редактором «Большой Советской Энциклопедии» с 1924 по 1941 год. Он является также членом Центрального Исполнительного Комитета СССР. Вместе с тем, по всей видимости, его собственная роль в его скоропалительном переходе в ЦСУ, которое он оставляет в 1929 году31, была минимальной. Совсем

иной случай представляет собой Крицман. С 14-ти лет разделяя позиции меньшевиков, он уехал за границу, где находился вплоть до Октябрьской революции. В течение этих лет, проведенных за пределами страны, он изучал химию в университете Цюриха32. По возвращении в Россию в начале 1918 года он переходит на позиции большевиков и занимает руководящие должности в двух ключевых учреждениях — в Высшем Совете Народного Хозяйства и в комиссии, которая затем станет Советом Труда и Обороны. В 1921 году он становится членом Президиума Госплана, а с 1923 года — членом редакционного комитета газеты «Правда». Позже занимает различные административные должности в научных институтах, созданных новой властью, является членом Президиума Коммунистической академии с 1923 года, директором Сельскохозяйственного института Коммунистической академии в 1928 году, директором Института экономики при Академии наук РСФСР. Возглавляя группу марксистов-аграриев, руководит работами по исследованию процессов социально-экономической дифференциации в сельском хозяйстве33 и поэтому оказывается в центре дискуссий по аграрному вопросу и вопросу о социальном расслоении34 в деревне. Таким образом, он вполне подходил для назначения членом коллегии ЦСУ в конце 1926 года, когда там полным ходом шли дискуссии о методе построения хлебофуражного баланса, о качестве критериев и результатов оценки урожаев. Наконец, его должность заместителя председателя Госплана с 1925 года была козырем для ускорения сближения между ЦСУ и Госпланом перед принятием первого пятилетнего плана35. Это сосредоточение функций директора или верховного администратора научных институтов, имевших стратегическое значение для экономической политики, проводимой большевистскими руководителями, характерно для движения партийных интеллектуалов такого типа. Их использовали, поскольку они были политически преданными и обладали организаторскими способностями.

Подчинение статистики плану?

В 1929 году при Статистическом управлении создается Экспертный совет, в состав которого, в частности, входит Кржижановский, в то время председатель Госплана. Тогда вопрос о координации работы между этими двумя ведомствами вновь ставится в повестку дня для обсуждения в Совете Народных Комиссаров и Политбюро. В конце года Милютин, Кржижановский и Каганович представили совместный проект, разработанный единой коллегией, объединяющей ЦСУ и Президиум Госплана, «имея в виду необходимость увязки работы этих двух органов»36. Вместе с тем принятие решения несколько раз откладывалось, что свидетельствовало о трудностях, вызванных

проектом. Сам Молотов посчитал необходимым для себя заняться этим делом и предложил текст, который более точным образом определял взаимоотношения между этими двумя учреждениями. Хотя этот документ и устанавливает средства координации, он, тем не менее, подчеркивает следующее: «Сохранить ЦСУ СССР и ЦСУ союзных республик как самостоятельные Наркоматы, с решающим голосом в СНК и СТО, назначив управ. ЦСУ СССР зам. Пред. Госплана». Часть членов коллегии Статистического управления должна войти в состав Президиума Госплана.

Но, очевидно, таким способом не удалось разрешить конфликт, и поэтому принятие хотя бы какого-то решения опять откладывается. Наконец, 20 декабря 1929 года Политбюро принимает решение утвердить резолюцию председателей Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны СССР: Статистическое управление входит в состав Госплана и становится подразделением этой администрации. В начале 1930 года Милютина на посту заведующего подразделением, которое теперь называется Сектор экономической статистики Госплана, заменяет Сергей Владимирович Минаев, молодой партийный управленец. Он родился в Одессе, на Украине, в 1900 году, получил среднее коммерческое образование в Николаеве и вступил в члены партии в 1918 году. После того как он работал в качестве председателя исполнительного комитета города Таганрога в 1920-1921 годах, затем в течение двух лет работал в Харькове в 1922-1924 годах, в 1925 году он становится заместителем заведующего Статистическим управлением Украины и заместителем председателя Госплана Украины. Таким образом, на этот раз к руководству сектором статистики и экономики Госплана СССР пришел партийный выдвиженец, уже привыкший работать в условиях сближения этих двух ведомств.

В результате этой реформы статистика утрачивает свой институциональный статус, финансовую автономию и особое место, став полностью зависимой от руководства Госплана. Кроме того, руководящая коллегия сектора имеет в гораздо большей мере политический профиль по сравнению с тем, что было до тех пор. Только два ее члена из одиннадцати не состоят в партии. Она подвергается также радикальному омоложению, так, например, шесть ее членов стали работниками учреждения в 1930 году37 и только один, Василий Немчинов, работал в ЦСУ еще в начале 1920-х годов.

Эту управленческую реформу можно было бы истолковать как положившую конец самостоятельной истории статистики в СССР, как окончательное преобразование статистического управления в счетный придаток для планирования. Однако личностные и институциональные факторы продолжают действовать, поглощение управления и смена руководства оказываются недостаточными для создания нового учреждения, обладающего стабильными функциями.

И действительно, нападки в 1930 году меняют свою направленность, они нацелены на работников планирования. Обвинение, выдвинутое против Кондратьева в рамках процесса над «крестьянской трудовой партией», было связано с экономическими прогнозами, сделанными Институтом конъюнктуры Комиссариата финансов. Процесс привел также к включению в список обвиняемых Громана, который работал в Госплане и был членом коллегии ЦСУ. Против Зейлингера, бывшего в прошлом работником Статистического управления и старым членом его коллегии, также было выдвинуто обвинение38. Оценочные прогнозы урожайности вновь оказываются лежащими в основе и этих обвинений. Глубокий сельскохозяйственный кризис 1928-1929 годов приводит к тому, что Молотов со всей резкостью выдвигает против Громана обвинения в занижении уровня урожая 1929 года. Милютин не становится на его защиту39. Его переход в Рабоче-крестьянскую инспекцию ослабляет учреждение, до того времени способное к твердому противостоянию.

Работы, выполненные группой Громана, подвергаются ожесточенной критике. А он сам был даже арестован. После того как он был «свидетелем обвинения» в ходе процесса по делу Кондратьева, он сам становится одним из обвиняемых по делу «партии меньшевиков». На этот раз ему вменяется в вину не столько подготовка неточных статистических данных, сколько неверный анализ в категориях экономического прогнозирования. А бывшие меньшевики, которые были работниками Госплана, оказались затронутыми в первую очередь.

Но дает ли это повод для утверждения, что статистический сектор вновь обретает более значимую автономию, поскольку Госплан сам оказывается отнюдь не в безоблачной зоне? 16 декабря 1931 года, год спустя после процессов по делам Кондратьева и Громана, создается новое статистическое управление — Центральное управление народнохозяйственного учета СССР при Госплане (ЦУНХУ). Этот орган вновь получает значительную финансовую и организационную самостоятельность и имеет намного больше работников по сравнению с эфемерным ста-тистическо-экономическом сектором. Вместе с тем стоит обратить внимание на то, что слово «статистика» исчезло из его названия40. Минаев остается руководителем лишь в течение короткого времени. 11 января 1932 года Осинский возвращается к руководству этой организацией41, а Минаев становится одним из двух его заместителей вместе со статистиком-экономистом Станиславом Густавовичем Струмилиным. Этот последний родился в 1877 году в дворянской семье, вступил в социал-демократическую партию в 1903 году и стал меньшевиком в 1906 году. Он остается членом партии меньшевиков вплоть до 1920 года, а в партию большевиков вступает в 1923-м. Этот человек, некогда активный политический деятель, получил высшее статистичес

кое образование в Петрограде в период с 1908 по 1914 год, когда там преподавал Александр Чупров.

Струмилин руководил Статистическим управлением Главного топливного комитета в 1916 и 1917 годах, статистическим подразделением Комиссариата труда в Петрограде в 1918 и 1919 годах, затем статистическим подразделением Комиссариата труда в Москве вплоть до 1921 года. С апреля 1921 года он является членом президиума Госплана. Его двойное образование экономиста и статистика и его опыт в планировании объясняют его назначение в качестве заместителя Осинского в 1932 году.

Любопытно, что новое учетное управление целиком остается похожим на прежнее ЦСУ. Назначение Осинского идет параллельно с усилением веса статистиков в аппарате управления, а личность нового руководителя вновь придает реальный авторитет учреждению. Разрабатывается проект проведения переписи населения, который предусматривается осуществить в 1933 году.

Это спокойствие длится, однако, очень недолго. 16 декабря 1932 года Политбюро вновь нападает на работу нового Статистического управления42, обвиняя его в том, что оно совершило «ряд грубейших политических ошибок». Ему в вину вменяются одновременно обнародование тенденциозных цифровых данных, отражающих заниженный уровень потребления трудящихся и объем сбора урожаев 1932 года, а также заниженное выполнение пятилетнего плана (который, согласно Статистическому управлению, был выполнен только на 78%, а не на 100% ). Эти ошибки объясняются буржуазными пережитками, присущими этому управлению. Политбюро направляет выговор в адрес Осинского, но не увольняет его, а предписывает ему следить более внимательным образом за работой его ближайших сотрудников. Минаев также получает строгий выговор как ответственный за оценку уровня выполнения задач пятилетнего плана и оказывается уволенным. Редактор бюллетеня Статистического управления, обвиненный в публикации ложных данных, также получает строгий выговор с предупреждением, как и заместитель заведующего сельскохозяйственным сектором, «давший для публикации тенденциозные данные об урожае в 1932 году». Первый отстраняется от должности члена коллегии Статистического управления. Статистик Немчинов, которого посчитали ответственным за неверные цифры сбора урожая, также оказывается уволенным. Наконец, принимается решение о проведении еще одной контрольной операции. Межлауку, заместителю председателя Госплана, Антипову, заместителю комиссара Рабоче-крестьянской инспекции, и Ежову43 поручается провести проверку личного состава управления и « очистить его от чуждых советской власти элементов»44.

И вдобавок ко всему, Осинский был поставлен под прямой политический контроль посредством назначения Ивана Крава-ля в качестве помощника управляющего. Он до этого был заместителем наркома труда, одним из инициаторов введения паспортов в 1932 году45. До того времени его продвижение по линии образования и профессиональная карьера были тесно связаны с его членством в партии. По происхождению из крестьянской семьи, он вступил в члены партии в возрасте двадцати двух лет в 1919 году и в то же время поступил на учебу в Высшую партийную школу Витебской области. С 1922 по 1924 год он оканчивает свое образование в качестве учащегося Института красной профессуры в Москве. Затем входит в Высший Совет Народного Хозяйства, в котором руководит отделом экономики труда в период между 1926 и 1928 годами и является членом его президиума с 1928 по 1930 год, когда становится заместителем наркома труда. Его приверженность Сталину не подвергалась ни малейшему сомнению. А.С. Попов46 назначается заместителем заведующего по кадрам47.

Эта совокупность мер как будто бы повторяет меры, принятые в 1926 и 1928 годах. Вместе с тем на сей раз решения Политбюро идут значительно дальше. Впервые Статистическому управлению и Госплану, находящемуся под контролем со стороны ГПУ, отдается приказ больше не публиковать собранные данные. А те управленцы, которые этот запрет нарушат, будут за это нести уголовную ответственность. Им приказано обеспечить «полную секретность разрабатываемых материалов»48. Текст решения предписывает также «обязать Пред. Госплана СССР и нач. ЦУНХУ привлекать к уголовной ответственности с предварительным арестом лиц, уличенных в разглашении каких-либо цифр или материалов в Госплане»49. Устанавливается статистическая секретность. И более того, ГПУ поручается контролировать соблюдение этих решений.

Этих решений, тем не менее, окажется недостаточно, чтобы превратить статистическое управление в послушного производителя заказных цифр, соответствующих ожиданиям Сталина или Молотова. Эта последовательность в осуществлении усилий с целью скрыть истину не сможет противостоять надвигающейся катастрофе, достигшей своего пароксизма в апреле 1933 года, то есть наступлению великого голода, который охватил СССР, а статистики подводили его итоги.

Великий голод

1928 год, ставший переломным в процессе установления Сталиным своей всеобъемлющей диктатуры, ознаменовал собой также и начало самого драматического провала в советской политике, приведшего к голоду 1933 года. Коллективизация сельских хозяйств,

не принимаемая огромной массой крестьян и проводящаяся силой, привела, в частности, в 1930 году к аресту, высылке и казни сотен тысяч крестьян. Крестьянский мир оказался вследствие этого глубоко дезорганизованным, а драматически низкий сбор урожая в 1931 году вызывает острейший голод в стране. Но, чтобы выполнить задачи пятилетнего плана, Сталин принимает решение сохранить и даже увеличить размеры экспорта пшеницы, чтобы обеспечить стране валютные поступления, необходимые для индустриализации. Таким образом, он отказывается принимать в расчет факт снижения объема сбора урожая и настойчиво продолжает требовать изъятия зерна в таких значительных количествах.

Летом 1932 года первые показатели в оценке урожая оказываются явно ниже намеченных планом. Руководители партии Украины и Северного Кавказа понимают, что немыслимо будет добиться выполнения плана, и в период с августа 1932 года по март 1933 года требуют внесения корректив. В ответ Сталин и Молотов разворачивают кампанию по разоблачению элементов, враждебно настроенных к советской власти, — кулаков и решаются на репрессивные меры, аналогичные тем, что принимались в начале коллективизации: высылка крестьян, насильственное изъятие урожая и семенного запаса и т.д.50 Несомненно, что в середине лета 1932 года Молотов предчувствовал затруднения, но его колебания, как и колебания Сталина, продолжались недолго.

Голод заявляет о себе на Украине, на Северном Кавказе, на Нижней Волге и в Казахстане весной 1933 года и достигает кульминации в апреле. Он поражает с невиданной до тех пор силой не только эти районы, но и всю территорию СССР. Правда, в этот момент Политбюро решает наконец направить в деревню дополнительные семена для посевов, однако в его намерения входит прежде всего обеспечение следующего урожая, а не удовлетворение продовольственных нужд населения. Принимается множество решений, которые ограничивают перемещения крестьян, бродящих в поисках пищи. Человеческие потери оказываются огромными: на всей территории СССР от голода умерли приблизительно 6 миллионов человек. Смертность в ряде районов Украины возросла в десять раз за несколько месяцев. Этот кризис оказался особенно разрушительным, поскольку его жертвами стало ослабевшее население, которое уже с 1918 года страдало от недоедания и даже голода в ряде районов51.

Эта человеческая драма скрывалась властями, в результате страна не получала никакой международной помощи. Практически было запрещено употреблять слово «голод» в официальных выступлениях того периода.

Напротив, демографы Статистического управления вели регистрацию этой катастрофы из месяца в месяц, конечно, без

должной точности, но уверенно. Разумеется, отделы актов гражданского состояния (ЗАГСы52) с трудом справлялось со своими обязанностями в районах, где катастрофа получила наибольший размах, и, тем не менее, они продолжали регистрировать смерти и рождения и направлять эти сведения в службу Статистического управления, занимающуюся вопросами демографии. В этой службе, таким образом, оказались сосредоточенными реальные научные доказательства, менее всего вызывающие сомнения, о масштабах этого голода. Михаил Вениаминович Кур-ман, в то время руководивший сектором статистики населения, составляет таблицы, отражающие размах катастрофы от региона к региону. Таким образом, он собирает бесспорные доказательства драмы, которую трудно отрицать. Она сказалась на численности населения и нашла отражение при регистрации актов гражданского состояния.

Статистика как доказательство53

С 1933 года не только недостатки и искажения в регистрации гражданского состояния, но и перемещение и потери населения, связанные с коллективизацией, делают затруднительной любую прогностическую работу, даже простое описание, тем не менее необходимую для разработки планов. Статистики сталкиваются с противоречивыми требованиями со стороны государства, которое настаивает на точных числовых данных, необходимых для подготовки пятилетних планов, но в то же время отказывается признавать со всей очевидностью реальность и размах в движении населения. С. Каплун, заведующий сектором статистики населения и здравоохранения Статистического управления, сталкивается с этой дилеммой с мая 1933 года, когда собирается комиссия для подготовки второго пятилетнего плана и выработки прогнозов численности населения54. Институт экономических исследований Госплана должен был разработать соответствующие проекты в сотрудничестве со Статистическим управлением. Представители последнего в составе комиссии, Каплун и Сикра55, подчеркивают низкое качество числовых данных, которыми они располагают, «огромнейшую мобильность населения, затрудняющую приведение в соответствие данных о родившихся и умерших с той массой населения, к которой они фактически относятся», и «ослабление руководства загсами со стороны местных исполкомов, выразившееся в отсутствии ответственных лиц в областях и районах, отсутствии инструктажа, подбора работников ЗАГС и пр. »86 Они делают вывод, что нет никакой возможности дать такие прогнозы, и неодобрительно относятся к решению руководителя комиссии сделать это несмотря ни на что.

Первые решения, в которых нашел отражение зарождающийся конфликт, были приняты Политбюро 20 февраля 1934 года.

Тогда оно потребовало, чтобы комиссии партийного и советского контроля провели проверку рождаемости и смертности в ре-гистрациях актов гражданского состояния за 1933 год и внесли поправки в заниженные данные о регистрации57. Этот выпад был связан прежде всего с экономической стороной вопроса. И в самом деле, речь шла об оценке производственных факторов. Вопрос был также прямым следствием голода 1933 года. Перед лицом данных по гражданскому состоянию, которые давали руководящим инстанциям более чем очевидное объяснение демографической катастрофы, ответ, имевший исключительно политический смысл, ставил в положение обвиняемого Статистическое управление и под сомнение — собранные им данные.

По всей видимости, политические руководители стремились навязать статистикам свое собственное видение страны, не давая им при этом никаких указаний относительно того, как подгонять их данные под этот образ. Подозрения были вызваны, однако ответ не мог исходить от самих статистиков.

В начале марта 1934 года на места была направлена специальная комиссия для проведения контроля регистрации, в состав которой входили члены сектора статистики населения Статистического управления и комиссий советского и партийного контроля. Она привела в действие классические, но точные контрольные средства, заключавшиеся в том, чтобы сопоставить данные о смертности и рождаемости, зарегистрированные в актах гражданского состояния, с результатами опроса, проведенного среди населения ряда территорий для определения числа умерших и родившихся за последние годы. Места, выбранные для этих опросов, четко свидетельствуют о знании статистиками последствий голода 1933 года: речь шла о районах, больше всего пострадавших от голода, в частности на Украине и в Республике немцев Поволжья. Отчеты о результатах этих контрольных мероприятий ни в коей мере не скрывают размах трагедии 1933 года, хотя слово «голод» встречается лишь один раз. Намеки в более чем достаточной степени ясного характера не оставляют почти никакого сомнения относительно истолкования, которое дают всему этому статистики.

Так, 21 марта 1933 года Курман сообщает Каплуну:

«Специальное обследование, проведенное в сентябре и ноябре 1933 г. по поручению Крайкома ВКП(б) в Павловском, Мед-веженском, Краснодарском и Обливском районах, установило большой недоучет смертей. Так, например, по Кавствс-кому (?) району фактическое число смертей превышало зарегистрированное примерно в два раза. Приблизительно то же в других районах. Сообщения Райинспектур в других районах НХУ дают по большинству районов недоучет смертей в 50, 60 и даже 80%. (Материал в виде сводной таблицы имеется у председателя КСК тов. Левина)»58.

В итоговом примечании от 31 марта 1934 года, скорее всего предназначенном Кравалю, Каплун в совершенно ясных категориях, хотя и с некоторым замешательством объясняет причины наблюдаемого роста смертности и падения рождаемости:

«Из всего сказанного выше по Украине видно, что динамика естественного движения населения, в особенности смертности, дает поразительно закономерную картину как по месяцам, так и по географии и типам населенных мест, целиком корреспондирующую с известными нам данными о явлениях, происходивших в конце 1932 и 1933 г.г. на Украине»69.

Курман излагает точно такую же аргументацию в длинной записке, датированной 4 апреля 1934 года, которую он направляет Кравалю: «Обращает на себя внимание то обстоятельство, что не хватило книг учета смертей. Не было ни одного случая недостач книг записи рождений. Вполне вероятно, что нехватка книг учета смертей в этих сельсоветах была вызвана повышением в них в 33 г. смертности»60. Наконец, он отмечает, что «по ряду сельсоветов обследователями установлено наличие негласных указаний, чтобы в случае заявления родственников умершего о том, что причиной смерти был голод, писать "истощение" (Республика немцев Поволжья), либо "не известно" (Украина)»61. И он делает вывод, не допускающий ни малейшей двусмысленности, что, «таким образом, обследованием выявлен сравнительно незначительный переучет смертей и очень большой их недоучет»62.

В длинном ответном письме, адресованном в апреле 1934 года Кагановичу и Куйбышеву63, Краваль повторяет положение, которое он всегда выдвигал:

«Прекращение регистрации в книгах ЗАГС вызывалось тем, что этих книг не хватало при массовых смертях. Комиссии, создаваемые сельсоветом, имели своей первой целью убрать трупы и их похоронить. Задача же учета смертных случаев, естественно, являлась для них второстепенной. [...]

И, наконец, считаю необходимым указать, что, несмотря на все бесспорные дефекты первичного учета смертей и рождений в сельсоветах, дефекты, главным образом лишающие эти записи их огромного государственного значения, даже конъюнктурные данные 1933 г., при всей их указанной выше неполноте, бесспорно своевременно и достаточно чутко отражали основные процессы, происходившие в движении населения в связи с экономическими процессами, имевшими место в 1933 году»64.

Краваль не скрывает подлинные масштабы кризиса и подчеркивает его последствия. Невозможность напрямую сказать о некоторых фактах или описать их вынуждает его прибегать к косвенным методам изложения, хотя в своей основе это ниче

го не меняет. Такая позиция, основанная на подозрении, сохраняется в контексте конфликтных отношений с комиссиями вплоть до выхода на сцену НКВД в июне 1934 года.

Вместе с преобразованием ГПУ в НКВД СССР и расширением полномочий комиссариата Политбюро вводит элемент напряженности между управлениями, который меняет поле полемики. В самом деле, с момента своего создания 10 июля 1934 года НКВД оказывается непосредственно включенным в дело65, так как ответственность за регистрацию актов гражданского состояния (рождений, смертей, браков и разводов) также была вменена ему в обязанность66. В его составе был создан отдел записи актов гражданского состояния67.

Ответственные за предварительный сбор данных работники НКВД вносят полицейскую логику в происходящий конфликт. Строя свои суждения на том факте, что несколько смертельных исходов были просчитаны по ошибке дважды, они стремятся поставить под общее сомнение значимость собранных статистических данных, не внося при этом в них никаких корректив. Они даже приходят к выводу, что количество рождений было, несомненно, занижено, а число смертных случаев завышено:

«В процессе реорганизации Загсов в сельских советах Отделом Актов Гражданского Состояния НКВД выявлены вопиющие факты преступно-небрежной и прямо вредительской работы засевших в некоторых сельсоветах антисоветских элементов.

Во многих сельсоветах обнаружена попытка путем всяческих махинаций создать впечатление о вымирании населения в СССР. [...]

Органы же УНХУ бесконтрольно и без всякой проверки пользовались искаженными данными и делали по ним неверные выводы»68.

Тем не менее Краваль не отступает. Он пишет Ягоде, в то время народному комиссару внутренних дел, хорошо иллюстрируя факт смещения центра конфликта, разворачивающегося между этими двумя управлениями. Он критикует работу отделов записи актов гражданского состояния, чтобы защитить свое собственное учреждение. Делая это, он непосредственно атакует сам НКВД. Он подчеркивает, что Статистическое управление неоднократно обращалось в исполнительные комитеты различных республик с жалобами по поводу недостаточного охвата территории отделами ЗАГС. И ко всему еще он показывает, что невозможно переоценить число смертей69.

Контрольные комиссии становятся на сторону НКВД и перекладывают всю ответственность на Статистическое управление. Вместе с тем, за неимением конкретных аргументов, они, как и в середине 1920-х годов, возлагают вину на социально-поли

тические позиции личного состава Статистического управления. В пространном заключении они указывают, что группой, занимавшейся процессами движения населения, руководила «беспартийная Сифман»70, которая «[...] ведет антисоветскую агитацию», заявляя, «что в СССР ухудшается положение трудящихся, с каждым годом увеличивается смертность и уменьшается рождаемость населения в СССР (по данным НКВД) »71. Вслед за этим подчеркивается отсутствие коммунистов в составе Статистического управления:

«Руководство всей работой по учету населения фактически осуществляет заместитель начальника сектора т. Курман, кандидат в члены партии. Несмотря на явную порочность сводных цифр, которыми ЦУНХУ оперирует, он, вместо того чтобы относиться к этим цифрам критически и добиваться улучшения постановки дела первичного учета, считает выведенные его сектором цифры правильными и противопоставляет их цифрам, названным т. Сталиным на XVII съезде партии. [...]

Еще больше неблагополучие в бюро переписи населения. Возглавляет это бюро Квиткин, беспартийный, б. дворянин, с 1904-08 г. был в РСДРП. О Квиткине НКВД сообщает, что он "распространяет слухи о резком уменьшении населения в Союзе, шельмуя цифры населения, приведенные т. Сталиным на XVII съезде партии". В этом же бюро работает консультант Успенский72 — сын служителя культа, антисоветски настроенный (по данным НКВД). Там же работают Флоринская73 (консультант) — дочь служителя культа, Успенская (старший статистик — дочь служителя культа), Леонтьева (старший статистик — дочь купца), Неслуховский (начальник секции), бывший дворянин, Гиб-шман (старший консультант), бывший дворянин, вычищался при чистке соваппарата по первой категории.

Таким образом, важнейшее дело подготовки переписи населения 1936 года находится в руках чуждых людей, во главе с упомянутым Квиткиным.

Вместе с тем необходимо заметить, что вообще в аппарате ЦУНХУ из 300 с лишним основных работников (экономисты и выше) имеется около 50 чел. выходцев из чуждой среды (дворян, служителей культа, торговцев и т.д.)»74.

Этот текст ясно показывает, что в 1935 году были налицо все элементы, которые в дальнейшем будут использованы для обоснования чисток в аппарате статистики с марта 1937 года. Это — осуждение несоответствия между заявлениями Сталина на XVII съезде партии и цифровыми данными, представленными Статистическим управлением; констатация демографических тенденций, которые не соответствовали официальным теориям об увеличении численности населения СССР и росте рождаемости; наличие в управлении «специалистов социально

чуждого происхождения». В НКВД уже были также заведены дела, содержавшие документы о враждебных настроениях и антисоветизме.

Незавершенное разрешение конфликта

Этот конфликт вокруг цифр, отражающих численность населения, казалось, нашел форму разрешения, когда Политбюро 2 июля 1935 года приняло постановление о создании комиссии в составе Ягоды, Ежова и Краваля для подготовки декрета о переписи населения и расчете естественного движения населения75. 28 июля Краваль назначается главой Статистического управления вместо Осинского™. Наконец, 21 сентября Политбюро одобряет декрет, посвященный подсчету естественного движения населения77; способ разрешения этого конфликта вскрывает всю трудность в принятии решений и просто в нахождении нужного решения. Сталин еще явно не был готов к решительным действиям. Краваль, несмотря на то что он настойчиво защищает своих подчиненных, обвиненных контрольной комиссией, назначается начальником. Несмотря на обвинения, которые получают в свой адрес работники, отвечающие за перепись населения, они останутся на своих местах, как, например, Квиткин, который обеспечивает руководство, а также Кур-ман, Успенский и Флоринская. Наконец, постановление по вопросу о естественном движении населения сводит лоб в лоб Статистическое управление и НКВД. Последний предлагает усилить контроль как за работой отделов ЗАГС, так и за работой Статистического управления и его региональных органов с целью отстранить от нее «социально чуждые» и малоквалифицированные элементы.

В этом можно обнаружить хотя бы частично ту же логику, что и во время чистки статистического аппарата в 1924 году. Вместе с тем вследствие реформы НКВД политическая тактика меняется. Тенденция состоит в том, чтобы дать возможность развиться конфликту между двумя ведомствами, из которых одно строит свою легитимность на научных основах, а другое — на осуществлении репрессивной функции, хотя специальные направления действия еще не устанавливаются. Тем не менее, это не изменяет глубоко характер позиций, отстаиваемых Статистическим управлением, чье руководство продолжает выдвигать на первый план профессионализм, основывающийся на твердой вере в достоверность наблюдений, проведенных статистиками. Преобразования, которые претерпевает это учреждение с середины 1920-х годов, в частности — обновление части его личного состава и присоединение к Госплану, фундаментальным образом не изменили его позиции: учреждение защищает своих специалистов и отказывается отвечать на неконкретные

доводы по поводу роста народонаселения. Методы, которыми пользуется Краваль для защиты от нападок своих заместителей, сильно напоминают то, что делал Попов десятью годами раньше, чтобы спасти основную часть личного состава от намечаемой чистки. А с другой стороны, НКВД расширяет поле применения своих прерогатив, претендуя на роль контролера, возлагаемую до того времени на иные учреждения (Рабоче-крестьянскую инспекцию в 1920-х годах, а позже — на Комиссию советского контроля). Допустим, что невозможно только на основе истории статистики переносить это замечание на всю сферу деятельности управлений. Все равно эта новая ситуация, тем не менее, свидетельствует о расширении активности и самостоятельности этого полицейского института. Он становится способным непосредственно контролировать другие управления, несмотря на то что возникает риск спутать контрольные и репрессивные меры, причем уже не только на индивидуальном, но и на институциональном уровне.

Этот конфликт показывает также a contrario, что политические руководители, близкие к Сталину, и особенно он сам, еще не сумели выработать цельную аргументацию в обоснование своих позиций. За неимением адекватных аргументов он вынужден противопоставить логику репрессий научно-управленческой логике. Он поручает НКВД и контрольным комиссиям заботу о действенных мерах, не предлагая своих решениий. Таким образом, статистики не получают конкретных уточнений относительно политических требований. Сталкиваясь с исключительно расплывчатыми и плохо определенными сигналами, они оказываются не в состоянии расшифровать скрытую в них политическую логику. И хотя они исключают из своего лексикона несколько терминов, исключенных из официального словаря, в частности слово «голод», они, тем не менее, продолжают подчеркивать значительность смертности в 1933 году или же исключительные демографические перемены, которые были характерны для этого года.

Решения 1935 года на какое-то время положили конец полемике. Статистическое управление вплоть до середины 1937 года продолжает направлять доклады о демографическом положении, в которых всякий раз, когда это было возможно, подчеркивалось повышение рождаемости, как, например, в 1936 году. Но эти же документы продолжают в неменьшей мере сигнализировать о повышении смертности в том или ином месяце. Упоминая о том, что «повышение смертности от абортов вызвано, по-видимому, недостаточным наблюдением органов милиции и Наркомздрава за выполнением закона о запрещении абортов»78, они включают в список виновных другие административные службы. А это только увеличивает напряженность между ними и Статистическим управлением.

Бюрократическая анархия Статистика и власть

среда, 26 октября 2011 г.

Бюрократическая анархия Статистика и власть при Сталине 2/7

Комментариев нет:

Отправить комментарий

среда, 26 октября 2011 г.

Бюрократическая анархия Статистика и власть при Сталине 2/7

Комментариев нет:

Отправить комментарий

среда, 26 октября 2011 г.